Есть кто живой?
Мистический триллер, в котором описан поход молодого парня в нежилое село. Стечение обстоятельств заставило его переночевать в покинутом доме рядом с колокольней. С этого рокового момента с ним начинают происходить необъяснимые и пугающие события

Холод, жуткий холод наполняет мое тело и разум до последней клеточки. Кажется, всё вокруг дрожит от холода. При малейшей попытке пошевелиться мокрая одежда липнет и обжигает мерзким ознобом кожу. Однако, сидеть на этой ветке, не шевелясь невозможно – затекают до полного бесчувствия ноги. Удивительно, как я не свалился, пока спал. Правда, со сном это полубредовое состояние имеет мало общего. Всю ночь я дрожал от холода, ворочался и вздрагивал от любого звука, мало-мальски отличного от шороха листьев и шума падающих капель.
Стало немного светлее – достаточно для того, чтобы при движении не наткнуться на острый сук и не провалиться в залитую водой яму. Надо выбираться из этого болота, пока ещё могу двигаться. Аккуратно, стараясь не сорваться , я начал спуск по скользкому стволу осины. Ноги с хлюпаньем погрузились в размякшую траву. По щиколотку в воде, шатаясь от усталости и напряжения, я начал двигаться в ту сторону, где по моему мнению должна быть дорога. В который раз я проклял тот день, когда решил отправиться на эту прогулку.
*****
Началось всё за неделю до отпуска. Перед сменой в привокзальном киоске обратил внимание на туристическую карту своей родной области. Решил, что перед отпуском не помешает наметить маршруты вылазок на природу, желательно в места, где бывать пока не довелось.
Ближе к обеду приехал начальник команды с парнем лет двадцати: «Ну вот, Андрюха – проинструктируй человека. На время отпуска он тебя заменит». Андрей – это меня так зовут. Фамилия? Она вам ничего не скажет. Я не политик и не звезда экрана – я обычный охранник. Телосложение у меня скорее худощавое, рост чуть выше среднего, волосы темно-русые. Никакого образования, кроме среднего, получить не успел – сразу после школы в армию забрали. Так что, кроме охраны, нормальной работы найти не получается.
Трое суток отдыхаю, а на четвертые сажусь в электричку, и – в столицу, охранять вверенный объект. Работа скучная, и потому близость отпуска радовала меня всё больше и больше. Закончив инструктаж с новеньким, попил чаю и развернул купленную карту. Решил поискать, что интересного есть в окрестностях знакомых с детства мест.
Вот! То что нужно. Если принять во внимание масштаб карты, то в лесах, километрах в тридцати от деревни, где стоит дом моей бабушки, есть интересное местечко. Согласно условным обозначениям – небольшое село с церковью. Ближайшая жилая деревня – в семи-восьми километрах. С другой стороны одна за другой расположены две деревни с пометкой (н.жил.), то есть не жилые.
Закрыв глаза, я живо представил, встающие из-за крон деревьев, золотые маковки куполов. Я большой поклонник старой русской архитектуры, особенно такой величественной, как церковная. И, что скрывать, появился своеобразный зуд «черного археолога» - а вдруг удастся в нежилых деревеньках добыть вещи, которые заинтересуют антикварные комиссионки. Всё! Решено – маршрут выбран. Тем более, что в ту сторону я ни разу не ходил, да и бабуле по огороду помочь надо.
****
Первая половина отпуска пролетела незаметно – пляж, рыбалка, дискотека. Отдых есть отдых. Потом на поезд – и в деревню. Там работы на огороде всегда хватает. Когда до конца отпуска осталась неделя, я вспомнил о своем желании посетить сельскую церковь. В сарае нашел свой старый велосипед. Проверил – проехал пару раз из одного конца деревни в другой – остался доволен состоянием своего транспорта.
Прикинул, что на всю поездку придется потратить от силы часов пять. Потому решил не брать с собой лишних припасов и ехать налегке. Вечером вышел на реку – полюбоваться закатом. Закат порадовал буйством красок и малым количеством облаков на горизонте. По всей видимости, погода завтра будет благоприятна для путешествия. Всю ночь я проспал крепким сном без тревог и плохих снов.
Проснувшись, когда солнце поднялось достаточно высоко, я сбегал на реку искупаться. Погода действительно была великолепной. Плотно позавтракав вареной картошкой с зеленью и молоком, я оседлал велосипед и отправился в путь. С собой прихватил лишь армейскую фляжку с водой и складной перочинный ножик. Оделся соответственно жаркой погоде – футболка и спортивные брюки. На всякий случай решил прихватить и олимпийку, повязав её за рукава на пояс.
Ехать через поле по плотно укатанной мелким местным песком грунтовой дороге – сплошное удовольствие. Над слегка порыжевшим жнивьем вьются пташки. За, растущими по кромке поля кустами бредняка, раскинулась, подернутая легкой рябью, поверхность реки. Теплый воздух мягким встречным потоком ласкает кожу. Вскоре, переехав через небольшой ручей, я оказался в соседней деревне – Бородково, расположенной у железнодорожного моста. Здесь мне приходилось бывать довольно часто, так как в этой деревне, сразу за переездом, находится ближайший магазин, или, как его все называют – сельпо. Подъехав к переезду, спешился и повернул было к мосту, но передумал, вспомнив, что на карте был отмечен ещё один мост выше по реке. Решил, что интереснее будет туда ехать по этому берегу, а уже обратно – по противоположному.
За переездом стояли три дома, магазин, колодец-журавль и пара лодочных сараев. Дальше дорога, через узенькое поле с пасущимися коровами, уходила в неглубокий лог, буйно поросший кустарником. Дальше мне ещё заходить не доводилось.
Проезжая мимо сельмага, внутренне усмехнувшись, обратил внимание, что на закрытой двери висит огромный амбарный замок. «Как всегда!» - подумал я, и сильнее нажал на педали.
Овражек пришлось пересечь на своих ногах. В этом месте дорога представляет собой грязное месиво, истоптанное коровами, и непроходимое для велосипеда. От полуразвалившейся фермы пахнуло смесью запахов сена, аммиака и навоза.
За фермой начинался густой лиственный лес, перемежающийся маленькими расчищенными пятачками полей. Довольно долго пришлось ехать по неровному проселку, не встречая ни людей, ни построек. Река с каждым километром становилась всё более узкой и извилистой, временами исчезая за густыми прибрежными зарослями. На небе появились неподвижные гряды кучевых облаков. Стало очень жарко, даже душно.
Так я ехал около часа. Потом друг за другом потянулись небольшие деревеньки. На другом берегу речки, как в зеркальном отображении, стояли дома других деревень. У заборов бродили куры. Где-то топили баню. У одного из колодцев остановился попить прямо из ведра чистейшей холодной воды. Плеснул пригоршню в лицо и на шею. На время стало легче переносить духоту, да и пот ненадолго перестал щипать глаза.
После третьей деревни снова долгое время пришлось ехать, не встречая никого на пути. Стали жутко донимать слепни и оводы. Вкупе с усиливающимся зноем, это сильно раздражало. Лес вдоль дороги заметно поредел, временами переходя в кущи низкорослого кустарника.
Неожиданно на проселок, метрах в десяти передо мной, выскочила лиса. Добежав до травянистой полосы между колей, рыжая остановилась, так же неожиданно, как и появилась. Я поставил ногу на землю, не слезая с велосипеда. Лиса повернула голову, и посмотрела на меня. Доли секунды длился этот обмен взглядами, после чего зверь, в два прыжка, достиг кустов и скрылся. «Надо было фотоаппарат захватить», - с сожалением подумал я.
Глотнув воды из фляги, я продолжил путь. Вскоре из-за кустов показалась околица последней на этом берегу деревни – Лыково. В ней-то и был мост, по которому я намеревался переправиться на другой берег. Речка в этом месте была такой ширины, что среди кустов и зарослей рогоза, сложно было увидеть её поверхность. Если бы не велосипед, то, разбежавшись, можно было перепрыгнуть на противоположный берег, не замочив ног.
У моста копошились в песке двое мальчишек. Увидев меня, они не смогли скрыть удивления на лицах – видимо не часто здесь посторонние люди появлялись. Более половины домов в деревне имели нежилой вид. А пацанов, видимо, на каникулы бабушке или деду привезли.
- Ребятня! До Плетькова далеко ещё?
- До куда, до куда? Не, мы не знаем. А вы у дедушки спросите. – сказал пацаненок, что постарше, и махнул загорелой ручонкой в сторону курившего у забора старика.
- Здравствуйте, уважаемый! Не подскажете – до Плетькова далеко добираться?
- А тебе зачем? На кладбище что-ли? – пристально посмотрев на меня спросил дед.
- Почему на кладбище? Просто посмотреть. Церковь там, да и ещё может что-нибудь.
- Нечего там смотреть, да и делать там нечего. Туда уж давно никто не ходит. Охотники пару раз уходили в сторону Плетькова, а обратно, наверное, получше дорогу находили. Здесь-то их потом не видели.
Дед явно был не в настроении. Разговаривал он со мной с плохо скрытым раздражением. «Ещё бы не одичать! Живет тут , наверное, весь год с двумя древними бабками на всю деревню, и только летом родственники навещают», - мысленно оправдал я неприветливый тон старика.
Будто прочитав мои мысли, дедок неожиданно сменил гнев на милость:
- До Плетькова-то километров восемь или десять. Дорога за теми домами начинается. Только её ещё отыскать надо.
- Спасибо большое, - я не стал больше задерживаться и поехал по, сложенному из толстых посеревших брусьев, мосту в сторону трех покосившихся домиков, указанных стариком.
*****
Доехав до конца дороги я понял, что имел в виду дед – дорога просто обрывалась у самого леса. Догадаться о том, что когда-то путь пролегал и дальше, можно было лишь по малозаметному просвету в кустах и заросшим канавкам колеи. «Странно – по этой дороге не ездили минимум лет десять. Значит, в Плетьково и в самом деле никто давно не живет», - с удивлением сделал я вывод. И снова «зуд кладоискателя»: «Значит, никто не помешает мне исследовать дома и церковь»
Слова старика насчет кладбища меня не удивили – раньше, обычно, людей хоронили недалеко от церкви. Но и проведать усопших, видимо, давненько никто не хаживал. Что-ж, всё становится гораздо интересней. А данные из карты, похоже, безнадежно устарели.
Немного отдышавшись и отерев пот со лба рукавом олимпийки, я зашел в лес. Ехать на велосипеде было невозможно, так как дорога, вернее, то, что когда-то было дорогой, густо заросло высокой травой. Пришлось катить велосипед, периодически пригибаясь перед низко согнувшимися сучьями, или перелезая упавшие старые деревья.
Невыносимая жара вкупе с тяжелым и влажным воздухом затрудняли дыхание. «Ну и парилка! Видимо, без грозы сегодня не обойдется», - решил я, смахнув со лба капли пота.
Метров через пятьсот , в кустах по краям дороги, стали заметны большие лужи красноватой воды. Глинистая дорожная поверхность размякла, и стала хлюпать и скользить под ногами. На колеса велосипеда налипали огромные комья грязи, и тащить его становилось невыносимо тяжело. Однако оставить его на дороге я не хотел, несмотря на явное отсутствие вокруг тех, кто мог бы его увести.
Стала появляться усталость, но остановиться для отдыха я не мог. И в не только из-за грязи окружающего болота. Основной пыткой для меня стали насекомые – оводы, слепни, мошкара какая-то беспрестанно атаковали меня – лезли в глаза, уши, нос, рот , и беспощадно жалили.
Никогда ранее я не сталкивался с такими болезненными укусами. Пришлось, несмотря на жару, надеть олимпийку, но, казалось, эти сволочи кусали даже сквозь плотную ткань, обжигая, как раскаленный металл. Кожа в местах укусов страшно зудела, и зуд этот не прекращался.
Впервые я столкнулся с такой массированной биологической атакой. При малейшей попытке остановиться, эти твари накрывали меня живым, жужжащим и жалящим ковром. Приходилось идти, постоянно отмахиваясь и охлопывая себя ладонями.
Грязь на дороге становилась все более вязкой и глубокой, местами достигая щиколоток. Кроссовки быстро покрывались неприятными комьями, так же, как и колеса велосипеда. Приходилось на ходу очищать их, быстро и с силой потирая о жесткую траву.
Временами приходили мысли о немедленном возвращении, не достигнув цели – ведь и смотреть уже, видимо, нечего: все село, должно быть, полностью развалилось от старости. Но от подобных мыслей я упрямо отмахивался – как бы тяжело ни было, но разворачиваться и уходить, когда до цели рукой подать, я не собирался.
Вокруг появлялось всё больше признаков дикой природы: дорожную грязь все чаще пересекали отпечатки копыт лосей и кабанов. В какой-то момент прямо из-под моих ног выпорхнула куропатка.
Временами заболоченная и заросшая колея совершенно исчезала среди кустов. Приходилось искать путь, продираясь сквозь плотные поросли, путаясь в паутине и проваливаясь ногами в канавки с грязной водой.
Природа, действительно, умеет быстро скрывать следы присутствия человека. На карте обозначена грунтовая дорога от Лыкова до Плетькова, а фактически её уже не существует. Не может быть карта настолько старой, чтобы так вводить в заблуждение. Значит, не так давно, эту дорогу можно было рассмотреть, по крайней мере, с самолета. А сейчас, даже находясь непосредственно на ней, сложно не сбиться с пути и верно определить направление.
****
Времени было уже достаточно много – по моим подсчетам около пяти часов вечера. Я же, несмотря на все попытки ускорить шаг, никак не мог выйти из этого заболоченного леса к своей цели.
Временами становилось сумрачно – видимо, когда солнце скрывалось за облаками. Жара при этом совсем не уменьшалась. Более того, если сумрак длился достаточно долго, к бесчисленным ордам слепней и мошек, присоединялись тучи комаров. Кровососы залетали мне в волосы, путались в них, и, прежде чем я прихлопывал их ладонью, успевали раздуться от крови. Волосы путались в трупиках комаров, и моей собственной крови. Голова непрерывно чесалась.
И вот, когда я окончательно решил, что заблудился, впереди стал заметен незначительный просвет. Я прибавил шагу, и вскоре дорога под ногами стала суше. Лес заметно поредел, и видимость значительно улучшилась. Близость цели прибавляла сил.
Вот, наконец, вдали между деревьями, почти на горизонте, показалась белая колокольня. Она возвышалась над дикой зеленью леса на фоне сгущавшихся облаков, и порождала своим видом трепетное, мистическое ощущение в душе. Крыши с крестом на колокольне не было – наверняка, провалилась от старости, или была снесена ещё во времена большевистских войн с религией. Проемы зияли темной пустотой. И все же это было, по-своему, красивое зрелище.
Из леса дорога вышла на открытый участок – по всей видимости, бывшее поле. Спутанная высокая трава уже полегла, лишь редкими пучками поднимаясь вокруг нескольких молодых осинок. Небо на горизонте, сразу за колокольней, заметно темнело – значит, не миновать грозы. Не зря весь день так сильно парило. Оставалось надеяться, что ненастье будет недолгим, и , как многие летние грозы, быстро сменится ясной погодой.
Недолго петляя по полю, дорога поворачивала за гряду кустарника. Зайдя за поворот, я увидел первый дом. Он практически лежал на боку, ясно показывая, что в селе давно никто не живет. Дерево, из которого дом был срублен, было серовато-черного цвета и все покрыто пятнами лишайника. Нижние венцы полопались и рассыпались рыжими лохмотьями трухи.
Открытый участок перед домом был жестоко изрыт и истоптан кабанами – пласты дерна были скатаны, как коврики, обнажая черную торфяную почву. Мятая трава вокруг «раскопок», да и следы копыт на влажном грунте не оставляли сомнений в авторстве этих земляных работ.
В первый дом я решил не заходить из-за его чрезвычайно ветхого состояния. Сквозь провалы в его стенах и так можно было кое-что увидеть. Это кое-что представляло собой: кучи старого тряпья, груды печного кирпича, осколки чугунов и глиняной посуды.
От соседнего дома не осталось совсем ничего, кроме, густо заросшего крапивой, холмика из бревен и кирпича.
Однако метрах в сорока от этих развалин, в тени высокой ветлы, стоял вполне пригодный к посещению домик. Конечно, время подействовало и на него, но покосился он совсем незначительно – в таком и жить можно. Сзади к избе, что обычно для наших мест, были пристроены друг за другом хлев и дровяной сарай, уменьшаясь по высоте подобно лесенке.
Чтобы подойти вплотную к дому, пришлось пробираться сквозь плотные заросли крапивы, спрятав руки в рукавах олимпийки, и закрывая ими лицо. Крыльца у входа в избу уже не было – отвалилось от старости. Порог входной двери находился на уровне моей шеи, что делало доступ в дом затруднительным. Конечно, это обстоятельство не помешало бы мне проникнуть внутрь, если бы не огромный и ржавый «амбарный» замок, наглухо запиравший тяжелую дверь.
Я решил пройти дальше, к хлеву, который обычно соединялся с домом отдельным входом. Ворота, ведущие в стойло для скота, к счастью, прогнили настолько, что петли с одной стороны совершенно отвалились. Отодвинув немного створку ворот, я вошел в прохладный сумрак помещения.
Вдоль стен стояли дырявые корзины, чугуны, вилы и … ступа. Да, настоящая деревянная ступа, по высоте доходившая мне до пояса. Ступа была выдолблена из цельной деревянной колоды и местами рассохлась, но и в таком виде вызывала интерес. Такие вещи в наше время только в музее увидеть можно, да и не в каждом. Рядом, на земляном полу, лежал тяжеленный деревянный пест, и какая-то плоская бита с частыми канавками на одной стороне, и удобной рукоятью. Похоже, такими штуками раньше выколачивали белье.
Дверь, ведущая в дом, к великому моему сожалению, оказалась заперта изнутри. Подергав за ручку, я понял, что, если пытаться открыть эту дверь, то придется потратить много сил и времени, которого и так оставалось мало.
****
Побродив по пустому селу, я обнаружил ещё несколько вполне пригодных для посещения, и даже проживания, домов. С максимальной осторожностью я побывал в тех избах, куда смог проникнуть без особых усилий. Внутри них было пусто и неуютно. Поживиться тоже было особо нечем – попадались лишь чугунные утюги, веретёна, посуда – ничего стоящего внимания. Правда, на одном чердаке, мне попался разобранный старинный ткацкий станок. Но вещь эта такая громоздкая, что мой интерес к ней быстро пропал.
Около часа потратил я на обследование уцелевших жилищ, после чего, оставив в одном из дворов велосипед, побрел в сторону колокольни. Она возвышалась среди небольшого островка из старых деревьев. Подойдя ближе, среди деревьев я рассмотрел могильные кресты и повалившиеся оградки. «Ну вот, собственно, и кладбище», - отметил я, осматривая ближайшие могилы.
Прочитать таблички на многих крестах было сложно, но в целом, судя по датам смерти, здесь давно не было похорон. Бросилось в глаза несколько раскопанных могил. Наверное, в мягкой кладбищенской земле, какие-то звери рыли свои норы.
Колокольня, как ни странно, стояла сама по себе, без каких-либо основных церковных построек. Просто рассыпающаяся постепенно башня. Стояла она в сырой низинке, прямо в центре маленького кладбища. С небольшого расстояния строение выглядело гораздо более удручающе, нежели издали. Фасад был весь растрескавшийся, штукатурка осыпалась, кирпичи выпадали из кладки. Корявые деревца и кустики росли на выступах стен снаружи и внутри здания. Доски и толстые деревянные балки внутри прогнили и, поломанные, обвисли.
Пока я осматривал колокольню и кладбище, заметно потемнело. Выйдя на открытое место и взглянув наверх, я понял, что сейчас будет гроза – небо быстро заволокло иссиня-черными тучами с рваными бурунами понизу. Коротко сверкали молнии и приглушенно ухал гром.
Не прошло и пяти минут, как поднялся сильный ветер, и зашумели деревья вокруг колокольни. Через мгновение ветер стих, и на мое плечо упала необычайно крупная капля. Несколько таких же тяжелых и редких капель расплескались поблизости в траве. Я прибавил шагу, потом и вовсе побежал в сторону дома, в котором оставил велосипед.
Когда до калитки оставалось не более пяти шагов, вновь поднялся сильнейший ветер, и, почти одновременно, начался ливень такой силы, что насквозь промочил мою одежду до того, как я вскочил в дверь. Внутри пахло старой древесиной и сыростью. Дождь лихо барабанил по оконным стеклам. При сильных порывах ветра дом натужно скрипел, а из жерла покосившейся печи исходил сиплый гул.
Снаружи бушевала сильнейшая гроза. За слепящими вспышками молний мгновенно следовали оглушительные раскаты грома. От такого грохота дребезжали стекла в окнах, а я машинально пригибался.
В углу, напротив печи, на потолочных досках виднелось темное пятно гнили, с которого начинала капать вода. На всякий случай, я подвинул ногой старый чугунок, и капель звонко забила об его дно и стенки. Просто удача, что в такой ливень, поблизости оказался вполне сносный домик, способный устоять даже против достаточно сильных порывов ветра. Ведь, учитывая, что обратная дорога предстояла дальняя, идти мокрым было бы крайне неприятно.
Я снял промокшую одежду, с усилием выжал её, и повесил просушить на металлические дуги тяжелой пружинной кровати. Сам же присел на деревянную скамью, и, глядя в окно, стал ждать окончания ливня. По опыту я знал, что чем сильнее дождь, тем быстрее он заканчивается.
****
Вопреки ожиданиям, дождь не собирался прекращаться. Через какое-то время лишь стих ветер, и косой, хлещущий ливень превратился в обычный, но достаточно сильный дождь. Идти по такой погоде обратно просто нереально – и без того труднопроходимая дорога, теперь, скорее всего, окончательно размыта ливнем. Меня все ещё не покидала надежда, что дождь до захода солнца закончится, и дорогу, возможно, удастся хоть как-то разглядеть.
Однако с каждой минутой призрачная надежда таяла. Дождь не ослабевал, да и одежда высыхала очень медленно. В доме и до того было прохладно, теперь же меня стала пробирать легкая дрожь озноба. Я сорвал с кровати старое, пыльное покрывало, встряхнул его, и обернул свое тело. Через какое-то время дрожь прошла, но навалилась жуткая усталость. Монотонная дробь дождевых струй по стеклам и крыше, а также размеренный звон капающей в чугун с потолка воды, действовали усыпляюще.
Веки тяжелели, мысли в голове путались. Я решил встать с жесткой скамьи и походить, чтобы развеять сон. Сначала это помогло, но стоило остановиться, дрема наваливалась с новой силой. В конце-концов я решил не мучить себя, и прилег на скрипучую железную кровать, напоминавшую армейскую шконку, но больших размеров.
Последнее, что я запомнил, перед тем, как провалиться в глубокий сон, были сбегающие по стеклу дорожки воды, дрожащие листья дерева и, в их просвете, темный силуэт колокольни.
****
Проснулся я так, как вынырнул с глубины – жадно хватая ртом воздух. Сердце пыталось выпрыгнуть из груди, а кожу покрыли мурашки. Видимо, на новом, незнакомом месте мне приснился жуткий кошмар, но какой именно я вспомнить не мог – в голове роились бессвязные образы, быстро растворившиеся с пробуждением.
Вокруг была полнейшая темнота. «Однако! Вот так вздремнул», - раздосадовано удивился я. Теперь до утра придется сидеть здесь, и никак иначе. Судя по звукам, доносившимся снаружи, дождь так и не прекратился. Меня посетила мысль о том, что дорога, видимо, слилась с окружавшим её болотом. Мысль эта была очень неприятна, но не она была причиной тревоги, охватившей меня сразу с момента пробуждения. Видимо, приснившийся кошмар не хотел отпустить меня.
И тут я распознал причину неосознанного беспокойства. К шуму дождя и шелесту листьев снаружи примешивался новый звук, который был явно ближе. Исходил он со стороны двери, но не от самого входа, а сверху – с чердака. Это был даже не звук, а, скорее, его предчувствие – настолько он был тих. Чем-то похожий на дыхание, он неуловимо, но отличался от звуков, которые мог бы породить ветер.
Я застыл, стараясь не потревожить скрипучих пружин кровати. Страх постепенно сковывал мое сознание. Оставалось одно желание – чтобы тот, кто дышит на чердаке, не догадался о моем существовании.
А дышал там явно не человек – что делать человеку в полной темноте на чердаке заброшенного дома, и как он мог пройти, незамеченным мной. Звуки, исходящие сверху, явно говорили о немалых размерах, находившегося там существа. Зверей подобного размера вокруг водилось немного, да и что могли бы делать на чердаке лось или зубр? К тому же интуитивно ощущалась угроза, исходящая с чердака.
Около часа, как мне показалось, я лежал не шелохнувшись и дыша «через раз». Таинственный шум прекратился внезапно, как бы растворившись в шорохе дождя. Какое-то время я продолжал вслушиваться в темноту, но вскоре, не выдержав напряжения, забылся сном.
****
Когда я открыл глаза, из окон уже пробивался свет. Дождь все также продолжал шуметь за окном. При сумрачном утреннем свете ночное происшествие воспринималось совершенно иначе, чем в ночной темноте. Проснувшись, я не мог сообразить – действительно ли я просыпался ночью, или же это был просто кошмар: реалистичное, но, всё-таки, сновидение.
После пробуждения меня больше занимало другое: я чувствовал страшный голод. Неудивительно, учитывая, сколько мне вчера пришлось пройти и проехать. Было ощущение, что живот прилип к позвоночнику. Плюс ко всему, к утру заметно похолодало. Не снимая покрывала, согретого теплом моего тела, и ставшего как-бы частью моей кожи, я потянулся за одеждой. К счастью она высохла, хоть и была холодной на ощупь. Превозмогая дрожь, я скинул покрывало и быстро оделся. Застегнув «молнию» олимпийки до самого горла, я снова накрылся покрывалом, как плащом.
Решив для начала осмотреть дом внимательнее, я пошел к печи. На полке, рядом с печью стоял короткий свечной огарок в маленькой граненой стопке, и больше ничего не было. В нише под печкой лежала тяжелая кочерга и груда щепок. Перерыв всё вокруг, самого главного – спичек – я так и не обнаружил.
Мучимый холодом и голодом, я вышел в сени, а оттуда – в хлев. В пространстве под лестницей я, наконец-то, увидел то, что могло бы облегчить моё положение. Там лежала керосиновая лампа с расколотой колбой. В надежде найти в бачке лампы хоть несколько капель горючей жидкости, я опустился коленями на холодный земляной пол, и протянул руку к находке.
« Не станут же хозяева сливать остатки керосина, прежде чем бросить лампу под лестницу? И не мог же он испариться? Или мог?» - мысли сменяли одна другую с поразительной быстротой. С замиранием сердца я встряхнул лампу. О, счастье! Послышался легкий всплеск – значит, немного горючего у меня есть.
Еще несколько раз я выбегал в бывший скотный двор. Собирал осыпавшуюся дранку, пучки сена. Оторвал несколько досок. Выковырял между бревен немного сухой пакли для растопки. Из-под нижних венцов вытащил пару булыжников, являвшихся, видимо, частью фундамента. Скоро все, что было необходимо, лежало рядом с печью, и я приступил к растопке.
С усилием свернув прикипевшую головку с бачка лампы, я пропитал остатками керосина паклю, и положил ее в печное жерло. Поверх пакли сложил дранку, предварительно наломав её потоньше. Потом пошли в дело щепки потолще.
Взяв в руки булыжники, я ударил несколько раз их один об другой. Не сразу, но при ударе стали появляться небольшие снопы искр. Стараясь, чтобы искры падали на паклю, я работал булыжниками довольно долго. Руки начали болезненно гудеть, когда, наконец-то потянулся тоненький дымок тлеющей пакли. После того, как я с силой подул на растопку, появился слабенький язычок пламени.
****
Согревшись, я почувствовал себя несколько лучше. Сначала печь жутко дымила, но, прогревшись, перестала коптить, и показала вполне рабочее состояние. Лишь голод не давал мне покоя. Под ложечкой неприятно тянуло. Необходимо было хоть что-нибудь съесть, иначе я не мог ни о чем больше думать.
И тут мне пришла в голову идея: ведь рядом с домом должен был когда-то быть огород. Надо поискать, а вдруг что-нибудь, да растет ещё съедобное. Чтобы не мочить снова свою одежду, я одел, преодолевая брезгливость, найденный в сенях пыльный и тяжелый плащ.
С трудом пробираясь сквозь мокрые и перепутанные дождем и ветром заросли крапивы, я принялся искать то, что могло быть огородом. Найти что-либо среди бурьяна, высотой в человеческий рост, было, мягко говоря, сложно. Но, тем не менее, голод придавал целеустремленности. Вот, наконец, метрах в десяти за домом, я заметил просвет в зарослях, и вышел на участок правильной формы, с более низкой растительностью. Сомнений не оставалось – это и есть бывший огород.
Однако, радость от увиденного быстро померкла: на участке росли одуванчики, тимофеевка, овсюг и другие сорные и луговые травы. Раздвигая траву руками, я пытался найти что-нибудь, чем смог бы утолить, или, в крайнем случае, заглушить голод.
Без малого полчаса поисков, всё-таки увенчались относительным успехом. Удалось найти четыре, уже поникших картофельных кустика, с десяток морковин, и штук пять луковиц сомнительного происхождения. Мокрый дерн под картофельной ботвой я подрезал перочинным ножом, отгибал, и , раскапывал землю руками, стараясь не упустить даже самой мелкой картошины. Морковь же и лук вытягивал за ботву, как обычно.
Овощи были одичавшие и очень мелкие: картошка чуть больше гороха, морковь, хоть и оранжевая, величиной с мизинец. Но, как говорится: на безрыбье, и рак – рыба. Я поскорей отправился в дом – нужно было успеть еще наломать досок, для поддержания огня.
У печки я нашел маленький чугунок, оттер его землей, сполоснул, и набрав дождевой воды, накапавшей в большой чугун, поставил на печную плиту. Есть хотелось так сильно, что с овощами я не возился, не чистил их, а бросил в воду, лишь сполоснув. В итоге, получилась какое-то непонятное варево, но для меня это была пища богов. Не хватало соли: её я в доме не нашел, да и картошка с морковью – не такая уж сытная еда, но все-таки голод немного отпустил.
Поев, я стал размышлять над сложившимся положением. Положение, надо сказать, аховое. Дождь льет уже почти сутки, не переставая. Значит дорога, по которой я сюда пришел, совершенно раскисла и слилась с окружавшей её топью. Куда я пошел никто не знает. Бабулю вряд ли обеспокоит моё исчезновение – я частенько уезжал домой без предупреждения. Она будет думать, что, и в этот раз, я уехал домой пораньше. Телефона в деревне нет, позвонить и узнать, приехал ли я, нет никакой возможности. Родители, естественно, считают, что я до сих пор в деревне. Забеспокоятся только через неделю, когда надо будет выходить на работу.
Значит, выбираться надо самому, и поскорее, а то без нормальной жратвы долго не протянешь. Да и тело донимал зуд: то ли от сырости, то ли от вчерашних жестоких укусов, то ли от пыли старого дома какая-нибудь дрянь переползла.
И тут я вспомнил карту, и то, что от Плетькова есть дорога, противоположная той, по которой шел я. Насколько мне помнилось, эта дорога шла через лес, через две нежилые деревни, и выходила к железнодорожной станции. Я решил попытать счастья в этом направлении.
Велосипед я с собой брать не стал – если что, вернусь, когда будет посуше. Одел уже испытанный старый плащ, и вышел и дома. Дорога, пролегавшая между местом моего ночлега и колокольней, уходила вправо, к небольшому ручью. На другом берегу ручейка виднелись два гнилых домика и остов сарая. Подойдя ближе к берегу, я обнаружил, что деревянный мостик прогнулся и полностью ушел под воду. Но, к счастью, ручей был достаточно узок, и затонувшую часть можно было без труда пререпрыгнуть.
Подобрав полы тяжелого плаща, я разбежался, и, с силой оттолкнувшись, прыгнул. Приземлившись, я с трудом удержал на мокрых досках равновесие, но все же устоял и пошел дальше. Однако, сразу же за ручьем очертания дороги полностью исчезали в мокрой траве, и было совершенно неясно, какого направления придерживаться.
Внимательно осмотрев кромку леса, я тщетно пытался обнаружить мало-мальский просвет в кронах деревьев, который указывал бы на наличие когда-то дороги. Ничего не рассмотрев я, тем не менее, решил подойти ближе к лесу, и попытаться с близкого расстояния рассмотреть дорогу.
Путаясь ногами в мокрой траве, раздвигая ветки кустов вел я свой поиск вдоль границы леса. И уже почти отчаялся, когда нашел то, что искал. Ну не совсем то: не дорогу, а всего лишь узкую, малозаметную тропку, но, видимо, она и была обозначена на карте тонкой линией. У меня вновь появилась надежда вернуться, наконец, из этой неудачной прогулки.
Не теряя ни секунды, я вошел в лес. Идти было нелегко: плащ спутывал движения, ноги при ходьбе неприятно скрипели и чавкали в безобразно размокших кроссовках. Руки приходилось держать на уровне лица, чтобы защитить глаза от хлещущих мокрых веток.
Несмотря на все эти трудности и скользкую траву под ногами, я старался идти как можно быстрее, чтобы выбраться из этого сумрачного леса к цивилизации. При столь высоком темпе движения, я стал быстро уставать. Кожа под намокшей одеждой покрылась потом. Смешиваясь с потом, заливали глаза капли дождя. Воздуха не хватало. В висках гулко пульсировала кровь, покалывало в боку.
Приходилось часто останавливаться, чтобы перевести дух, опершись рукой на ствол дерева, или садясь на мокрый валежник. Во время одной из таких остановок, за спиной отчетливо послышался одинокий звук сломанной ветки. Повернувшись и оглядывая сумрак подлеска, я пытался высмотреть источник шума. Однако ни человека, ни зверя, никого поблизости не было. Лишь появилось тревожное ощущение того, что кто-то пристально разглядывает меня, следит за мной.
Ощущение было настолько явным и пугающим, что, несмотря на усталость, я встал и пошел дальше. Тем не менее, иррациональное ощущение слежки не пропадало. Оно, как кнут подстегивало меня, заставляя ускорять шаг. Разум подсказывал, что это всего лишь следствие усталости, голода, ночных кошмаров и плохой погоды.
Я всегда был трезвомыслящим и волевым человеком, но в полном одиночестве, в темном, сыром лесу, я не в силах был справиться со своими чувствами и продолжал мчаться, как загнанный. Несколько раз боковым зрением я замечал движущиеся силуэты, но, поворачиваясь, находил взглядом лишь дрожащие под дождем листья и ветви.
Человек, увы, не машина, и остановки всё же приходилось делать, и, с каждым разом всё более продолжительные. Присев на поваленное ветром дерево, с разрывающимися от одышки лёгкими, я попытался ещё раз сориентироваться в сложившемся положении.
Во время всей этой гонки по лесу, я потерял счет времени. Но в одном я был твердо уверен – шёл я уже очень долго. Шёл долго, и, несмотря на все остановки, шел быстро. Согласно запомнившимся мне данным из карты, я уже давно должен был выйти, если не к железной дороге, то к одной из нежилых деревень точно.
Однако, я не встретил, не только следов человеческого жилья, но и ни одного расчищенного от деревьев места, ни одного даже просвета в лесных зарослях. В том, что не сходил с тропы, я был абсолютно уверен – только по ней и можно было как-то идти. Если бы я попытался свернуть с проторенного пути, мне пришлось бы не идти, а медленно продираться сквозь переплетенные ветви кустарника, многолетний травостой и валежник. Видимо, скоро, через какие-нибудь пару сотен метров, этот лес всё-же закончится. Должен закончиться, иначе мои нервы просто не выдержат.
И тут, неожиданно, ход моих мыслей был грубо прерван звуком, так напугавшим меня ночью. Это было тяжелое, сиплое дыхание на фоне шороха падающих капель. Нельзя было понять, откуда исходит этот шум – он был повсюду, окружал меня со всех сторон. По позвоночнику прошел неприятный холодок. В горле пересохло. На доли секунды меня охватило оцепенение. Но, мгновение спустя, звуки стали громче, и бросился бежать со скоростью, на которую вряд ли когда-либо был и буду способен.
Не помню, сколько длился этот панический бег. Проанализировать причину моего страха я тоже не мог. Лицо и руки были в кровь исхлестаны сучками. Лишь чудом уцелели глаза. Легкие готовы были просто взорваться. Это безумие остановилось, только когда я зацепился ногой за торчащий из земли корень, и плашмя рухнул, с размаху ткнувшись лицом в пропитанный влагой мох. Упав, я понял, что сил бежать просто не осталось, и остался лежать, пытаясь отдышаться.
Осторожно приподняв от земли голову, я осмотрелся вокруг, и прислушался. С огромным облегчением отметил, что ничего необычного не видно и не слышно. Но кое-что всё-же заметно изменилось: почва здесь была уже вязкая и заболоченная. Вряд ли я смог бы точно определить, сколько я так лежал, набираясь сил. Чтобы утолить жажду, тянул через мох воду, как через фильтр. Но, когда заметно стал чувствоваться холод, я медленно встал, цепляясь за ветки, и побрел дальше на дрожащих от усталости ногах.
****
Идти становилось всё труднее. Тропинка всё чаще скрывалась в лужах воды или расползалась липкой торфяной грязью. Сказывалась физическая и нервная усталость, да и недоедание не придавало сил. Преследовавшие меня всю дорогу страхи и непонятные, угрожающие явления, казалось, прекратились. И теперь я маниакально преследовал единственную цель – выбраться из леса, выйти на открытое место, к людям.
Ступать приходилось осторожно: раз наступив в, казалось бы, мелкую лужицу, я по грудь провалился в трясину. Многих потраченных сил стоило выбраться из склизкой черной жижи.
И вот, в какой-то момент, в конец устав бороться с отчаянными мыслями, я заметил впереди долгожданный просвет. Наконец-то! Сердце забилось в ликовании. Несмотря на жуткую усталость, я чуть ли не побежал к вожделенному выходу. Земля под ногами стала тверже. Вдали за деревьями уже можно было рассмотреть какие-то строения. Я еще прибавил шагу. Быстрей, быстрей! Отодвинув ветку кустарника, я вышел из леса к свету, и чуть не заорал от бешенства и отчаяния – передо мной белел на фоне сумрачного неба, окруженный зеленью древесных крон, знакомый силуэт полуразрушенной колокольни.
Ноги подкосились, и я осел коленями на мокрую землю. Вогнав пальцы в мягкую дернину, я сжимал кулаки, срывая с корнем траву, и швыряя её перед собой. Злоба сменилась отчаянием – неужели снова придется провести ночь в том же доме. О том, чтобы пробовать вновь идти в лес, не могло быть и речи – уже скоро стемнеет, да и от усталости, сырости и холода меня уже слегка лихорадило. Жизненно необходимо было просохнуть и поспать перед очередным штурмом черного леса.
Отдышавшись и немного смирившись со своим положением, я медленно поднялся на ноги и пошел в сторону колокольни. Надо ещё успеть до наступления темноты подготовиться к ночлегу. Идя к старому дому, не раз замечал боковым зрением странные движущиеся тени, которые объяснял общей усталостью и лихорадочным состоянием. Правильность этих объяснений подтверждалась тем, что, оборачиваясь, я не замечал никакого подозрительного движения.
Дойдя до дома, в сарае и хлеву я наломал побольше сухих досок и щепок. За несколько раз перетащил их, и всё, что, по моему мнению, могло бы послужить в качестве дров, к печи. Знакомым путем прошел в огород, и безуспешно попытался разжиться чем-нибудь съедобным. На сей раз удалось найти лишь мелкий куст картофеля и пару луковиц. Клубней было всего пять, и размером чуть больше фасоли.
И тут мне пришла в голову идея, ещё вчера вызвавшая бы у меня сильнейшее отвращение. Выкапывая картошку, я обратил внимание на крупного червя. Из-за продолжительного дождя, черви повыползали ближе к поверхности, и собирать их будет не сложно. Чем не еда? Едят же их птицы, рыбы, да и в некоторых диких племенах, говорят, черви считаются чуть ли не деликатесом. Я же был настолько голоден, что стал бы есть и пауков, и траву, лишь бы заполнить ноющую пустоту желудка..
Я стал вырезать ножиком квадраты дерна, и, приподнимая их, выискивать среди травяных корней крупных червяков. Найденных червей я складывал прямо в карманы. Довольно скоро вместительные карманы плаща были наполовину заполнены шевелящейся, расползающейся, склизкой массой, и я отправился в дом.
Снова наполнив дождевой водой небольшой чугунок, я побросал туда лук, картофелинки и червей, предварительно споласкивая их от земли. Поставил чугунок на печь и накрыл сверху дощечкой, чтобы черви не выползли до того, как будут сварены.
Так же, как и в прошлый раз, пропитав керосином паклю, я поджег её, высекая из камня искры. Правда, теперь получилось гораздо быстрее, несмотря на слабость и дрожь в руках. Печь разгорелась. Я не стал закрывать печную дверцу, и сидел у огня, впитывая всем телом его тепло.
Скоро была готова похлебка из червей. От чугунка исходил необычный, но странно дразнящий аромат. Аккуратно сняв чугунок с плиты, я поставил его на пол, чтобы дать немного остыть вареву. Сам же продолжал любоваться оранжевыми язычками пламени, пляшущими в печи. Спустя примерно час, я согрелся настолько, что решил полностью снять одежду, и развесил её у печи для просушки.
Когда до чугуна стало возможно дотронуться ладонью, я приступил к трапезе. Стараясь не смотреть, и задерживая дыхание, я. сначала осторожно попробовал сваренное. Вкус, конечно, не самый приятный, но есть можно, если долго не разжевывать. Постепенно отвращение прошло, и все было съедено до дна. Проглотив остатки пресноватого бульона, я откинулся назад, ощущая приятную наполненность в животе, и разливающееся по жилам тепло.
Пока я возился с печью и едой, за окнами совершенно стемнело. Вместе с темнотой, пришли и воспоминания о предыдущей ночи. При свете утра, я думал о своем ночном страхе, как о следствии кошмарного сна, и не более того. Однако, после пережитого днем в лесу, все сомнения, касающиеся присутствия здесь чего-то враждебного, улетучились. Сидя в дрожащем свете печного пламени, я с усиливающейся тревогой посматривал в сторону двери.
Необходимо было исследовать чердак, чтобы узнать, что же мне может угрожать этой ночью. Надо найти какие-либо следы, чтобы понять природу угрожающего явления. Я решил не терять времени, чтобы не дать страху сковать мой мозг. Взяв стаканчик со свечным огарком, и запалив фитилек с помощью маленькой лучинки, я осторожно двинулся к двери.
На чердак можно было попасть из сеней, по стоявшей там приставной лестнице. Приставив лесенку к зиявшему над дверью лазу, я осторожно ступил на хлипкую перекладину. Как ни странно, но старая лестница достаточно уверенно выдерживала мой вес, несмотря на скрип и пошатывание.
Никаких посторонних звуков, за исключением шелеста дождя по крыше, с чердака не раздавалось. Это вселяло уверенность. Держа перед собой свечу, я заглянул в проем. Ничего особо примечательного заметить я не смог. Потрескавшаяся печная труба, слой окаменевшего птичьего помета на балках и потолке, тряпье по углам – вот всё, что я смог разглядеть.
Окончательно осмелев, я забрался внутрь, решив осмотреть все повнимательнее. Однако ничего, что говорило бы о присутствии здесь живого существа крупнее птицы, найти не удалось. Не удалось узреть и чего-либо паранормального в чердачной пыли. Лишь хлам, тряпье, и несколько старых оконных рам лежали на потолке. Успокоенный, я стал спускаться, прихватив лоскутное одеяло, с, вылезающими из швов, клоками серой ваты.
В этот раз я решил спать не на кровати, а на полу, около теплой печи. Вытряхнул и постелил одеяло. Покидав в печь остатки дров, я не стал закрывать дверцу, чтобы свет от огня немного, но рассеивал окружающую тьму. На всякий случай, около импровизированного ложа, положил ухват, и лег.
Какое-то время я обдумывал предстоящие действия, и, в конце-концов, принял решение с утра идти штурмовать дорогу, по которой прибыл сюда в первый день. Усталость и тепло укрывали мозг, мешая сосредоточиться. И тело, и разум не могли более противиться дремотной неге. Мысли путались в немыслимых комбинациях пережитых событий, и я погрузился в глубокий сон, без сновидений.
****
Проснулся я в окружении непроглядной тьмы. Дрова и уголья в печи полностью прогорели, и не давали ни малейшего блика. В голове звучала странная, ритмичная музыка. Так бывает, когда внезапно проснешься, и отголоски сна ещё кружат в сознании несколько секунд. Постепенно мелодия растворилась, но не полностью: продолжал раздаваться ритмичный, звонкий стук.
Я встряхнул головой, но стук не пропал. Он раздавался со стороны колокольни, и напоминал звук, возникающий при сильном ударе деревянным бруском по высохшему бревну. «Неужели люди? Если они сюда прошли, значит подскажут, как выбраться.», - с надеждой подумал я, встал и подошел к окну.
Долго и безрезультатно пытался я что-либо разглядеть в полнейшей черноте дождливой ночи. Ни огонька костра, ни отсвета фонаря – лишь смутно угадывающийся силуэт колокольни. Вряд ли кто-либо из людей в полной темноте решит гулять по безлюдному месту, в окружении могил. К тому же звуки… Не слышно было ни голосов, ни шума, ничего, кроме странного размеренного стука.
С силой подергав за ручку рамы, я открыл окно. Створки с треском разошлись, и в лицо пахнуло прохладой и сыростью. Устранив тоненькую преграду, в виде треснутого стекла, я, тем не менее, не обнаружил ничего нового. Удары стали всего лишь слышнее.
Я пытался найти рациональное объяснение происходящему, и не мог. Слишком много здесь происходило непонятного и пугающего за эти два дня. Может, это и обычные явления для давно покинутых людьми селений, но человека, привыкшего к миру, где все явления имеют рациональную причину, это угнетало. Вот и сейчас, неизвестность снова рождала страх в душе.
Разум лихорадочно подыскивал успокаивающие объяснения происходящего, когда я понял, что нахожусь в доме не один. И как только я осознал это, сзади послышался шипящий вздох, и что-то холодное прикоснулось к спине. В ужасе я закричал, но крик застыл в горле, и тут я … проснулся.
Застывший в гортани крик, с пробуждением вырвался сдавленным стоном. Пелена кошмара до конца не сошла, и я оглядывал темные углы, рукой нащупав гладкое древко ухвата. Не сразу, но в голове прояснилось. «Дьявол! Неужели это просто кошмар!» - облегченно переводя дух, думал я. Лежа на полу я пытался выкинуть из головы сцены кошмарного сна, чтобы снова уснуть, когда почувствовал холодное дуновение. Осмотрев стену, я как бы вновь провалился в кошмар, увидев открытое окно.
Я точно помню, что наяву окна не открывал. Неужели я стал ходить во сне? Или ночью поднялся сильный ветер, и распахнул створки. Вряд ли: ведь не открылись же окна за столько лет. И тут появилось знакомое уже ощущение пристального, враждебного взгляда. Машинально взглянув на чуть более светлый, в сравнении со стеной, квадрат окна, я еле сдержал крик ужаса. В нижнем левом углу проема торчал абсолютно круглый и абсолютно черный силуэт, которого не было ещё недавно. Это была необычайно круглая и крупная голова, сверлившая меня взглядом.
Скованный ужасом, я старался не только не шевелиться, но и не дышать. Однако, напрасно. Видимо, разгадав направление моего взгляда, голова издала звук, похожий на злобное хмыканье. Вслед за этим, в окно быстро вскочило огромное тело, на мгновение целиком заслонив проем, и растворилось в черноте межоконного пространства.
И тут, словно внутри меня сорвалась тугая пружина, я резко швырнул в простенок ухват, как копье, одновременно вскакивая с пола. Вскочив на ноги, я бросился в сторону двери. Уже выбежав в сени, я услышал стук ударившего в стену ухвата. В слепой тьме коридора, меня кто-то, или что-то схватило за ноги. Едва не упав, я стал вырываться, пытаясь свободной ногой ударить невидимого врага. Но нога, рассекая пустоту, ударяла в пол.
Вырвашись из цепкого хвата, я успевал сделать лишь небольшой шажок, как невидимые руки снова хватали меня за щиколотки. Собрав в кулак остатки сил и воли, мне удалось ещё раз освободить ноги. В тот же миг я рванулся к выходу, и в один прыжок выскочил наружу, открыв дверь ударом плеча. Едва не поскользнувшись на мокрой траве, я, тем не менее, удержался на ногах, и с огромной скоростью помчался в сторону, где должна была быть дорога.
****
В темноте, среди мертвых домов, я летел со скоростью ветра. Встречный поток воздуха свистел в ушах. Придерживаться нужного направления можно было, лишь полагаясь на память и интуицию. Я бежал, не оглядываясь, но каким-то образом зная, что меня пытаются догнать. Какие-то тени, более черные, чем ночная тьма, выскакивали из домов и окружавшего их бурьяна.
В эту ночь я побил все рекорды скорости. Не останавливаясь, только выставив перед лицом предплечья - для защиты глаз – я вбежал в лес. Сколько длилась эта гонка, я не помню. Часто спотыкаясь о корни, падая, ударяясь о стволы деревьев, я старался, тем не менее, не сбавлять скорости. Лишь провалившись по пояс в яму с водой, и с трудом выбравшись из неё, решил отдышаться. Какое-то время не было сил пошевелиться. Легкие разрывались одышкой. Пот заливал глаза.
Когда дыхание успокоилось, я решил устроиться на ночлег. Так как на земле было по-щиколотку воды, я решил забраться на дерево, и там дождаться утра. Но найти подходящее дерево в этом болоте оказалось непросто. Первое, показавшееся мне подходящим, при попытке на него взобраться, рухнуло на землю, едва не сломав мне ногу. Но, в конце-концов, удача мне улыбнулась – попался достаточно крепкий ствол, в развилке ветвей которого я и разместился.
Обхватив покрепче руками ствол, я стал дожидаться утра. Незаметно я впал в полусонное забытье, премежающееся вздрагивающими пробуждениями от каждого подозрительного шороха.
Окончательно я пробудился, когда уже стало светать. Проснулся скорее от пробирающего до костей утреннего холода, чем от света, пробивающегося через стену листьев осины. Помассировав затекшие ноги, я медленно спустился на мокрую землю. Отчетливо помня, что спать я устроился лицом по направлению движения, я сразу же продолжил идти туда на нетвердых ногах.
****
Вот уже часа два я иду, не сворачивая, и проклиная сложившееся положение. Жуткую ночь стараюсь не вспоминать – и без того состояние мое все хуже и хуже. Озноб лихорадит тело, и слабость все больше охватывает меня. Надо поскорее вырваться из леса, пока остались хоть какие-то силы. Странно, но теперь мне даже не хотелось есть. Даже временами подкатывала к горлу тошнота. Да, видимо дела мои совсем неважно.
В этот раз я действовал умнее, чтобы не кружить на одном месте. С начальной школы я помнил о том, что лишайник на стволах деревьев растет всегда с северной стороны. Покидая место ночлега, я отметил направление, указанное пятнами лишайника, и старался, чтобы их положение на других стволах было неизменным относительно моего пути. Выйти на дорогу мне так и не удалось. Приходилось идти по заболоченному лесу, надеясь, что во время ночного панического бегства, я выбрал верное направление, и не сбился с него.
Состояние мое стало таково, что временами я на ходу проваливался в забытье, и реальность скрывалась за пеленой болезненного полусна. Приходя в себя, я с удивлением обнаруживал свое тело медленно бредущим по лесу, или усевшимся на замшелую корягу.
Частые остановки отнимали много времени. Я заметил, что вновь начинало смеркаться. Положение отчаянное – в таком болезненном состоянии ещё одна ночь в лесу может оказаться последней в моей жизни.
Я уже начал обреченно высматривать подходящее для ночлега дерево, когда, сквозь лихорадочный шум в ушах, стал пробиваться еле слышный собачий лай. Остановившись, я встряхнул головой, пытаясь прогнать галлюцинацию, но лай стал лишь отчетливее. Как ни странно, он раздавался со стороны спины. Значит, я всё-таки сбился и плутал по лесу.
Я развернулся и быстро пошел на звук, мысленно умоляя собаку не прекращать свой «концерт». Несмотря на свист в легких и покалывание в боку, передышек делать не хотелось, чтобы вновь не сбиться с пути. Чтобы не впасть в полуобморочное состояние, я до крови прикусил губу. Лай уже прекратился, но я не менял направления, пролезая через кусты и навалы валежника.
Лес кончился совершенно внезапно. Пробираясь через заросли бредняка, я словно вывалился на открытый участок. Уже почти стемнело, и в полумраке я увидел дом с горящей в окошке лампой.
Удача! Впервые за эти три дня я был по-настоящему счастлив. Неужели настал конец моим бедам? Я пошел в сторону дома. В сгущающемся сумраке, я пытался определить, куда же я вышел. Судя по всему – Лыково. Только вышел я достаточно далеко от места, где начиналась старая дорога на Плетьково.
Подойдя к дому, я постучал в светлое окно. Занавески на окне шевельнулись и затихли. Через минуту лязгнула щеколда, и на крыльцо вышел угрюмый старик в стеганой душегрейке и калошах на босу ногу.
- Чё стряслось-то, парень? Ты откуда здесь такой? – голос у него оказался сиплым, но, при этом достаточно громким.
- Да заблудился я. А, вообще, долгая история. Мне бы обсохнуть немного.
- Ну, заходи. Заодно и расскажешь свою долгую историю. Я люблю такие истории .
Видно было, как некоторое время, он размышлял – стоит ли пускать, или просто захлопнуть дверь. Он пропустил меня вперед, закрыл дверь на щеколду, и легонько подтолкнул меня к открытой двери, из которой лился свет. Кроме того, от двери тянуло долгожданным теплом и божественным запахом жареной картошки с салом и луком.
Когда мы вошли, дед, порывшись в комоде, протянул мне рубаху и штаны в тонкую полоску. Старик, несмотря на возраст, выглядел довольно крепким, и одежда его висела на мне, как на вешалке. Разумеется, я был несказанно рад и этому.
Мы сели за стол, и старик поставил на деревянную подставку почерневшую сковороду. Аромат еды кружил голову, и ни о чем больше я не мог сейчас думать. Хозяин, между тем, достал из под стола трехлитровую банку с прозрачной жидкостью, и поставил на стол два граненых стакана. Я ощутил резкий запах самогона. Дед налил и протянул мне почти полный стакан.
- Пей все! Тебе согреться надо.
Я не стал спорить, и, задержав дыхание, несколькими большими глотками осушил стакан. Старик подал ковшик воды, чтобы запить и смыть во рту сивушный запах. Я отдышался, и блаженное тепло ощутимыми волнами стало растекаться по жилам. Мы стали есть картошку прямо со сковороды. Только теперь я понял, что такое настоящее счастье. Только теперь я понял, что выбрался из леса, и, что все будет хорошо.
Наевшись и попив воды из ковшика, я начал свой рассказ сам – алкоголь развязал мне язык. Дед курил и слушал внимательно, не перебивая. К моему удивлению, он вполне серьезно воспринимал мои слова, и не усмехался, как над выдумкой чудака, или бредом сумасшедшего.
Когда я закончил говорить, старик некоторое время сидел в задумчивости. Я решил нарушить повисшую паузу прямым вопросом:
- А что, хозяин, раньше было что-нибудь похожее?
- Да как сказать… Надо тебе еще выпить. Вот этот получше будет – на дубовой коре.
Не ответив на мой вопрос, он достал из-под стола еще одну банку, жидкость в которой по цвету напоминала коньяк. Я выпил предложенный стакан залпом. Вкус действительно казался не таким противным, как до того.
Старик встал и стал неторопливо прохаживаться по комнате.
- Когда я сюда приехал жить, Плетьково уже было нежилым селом. Первое, о чем меня предупредили местные – никогда не оставаться в Плетькове на ночь. Днем можно туда ходить, но ночью – никогда. Что там происходило – никто не знал, но началось все, когда в Плетькове разобрали церковь. Люди стали просто пропадать. Власти пытались разобраться – бесполезно. Милицейские засады также исчезали после проведенной ночи. Лишь однажды, после ночного дозора, из Плетькова в соседнюю деревню пришел поседевший, и не способный произнести ни слова милиционер. С этого момента стала погибать и эта деревня. За месяц пропали три семьи. Остальные побросали дома и разъехались кто куда. С тех пор на ночь в Плетьково не оставался никто, а если кто из городских охотников и оставался – то не выходил обратно. А ты вот вышел. – сказав это дед склонился, и пристально посмотрел мне в глаза. Взгляд его был недобрый, очень недобрый.
До этого я слушал его рассказ, раскрыв рот от удивления, но теперь в его взгляде я прочитал неприкрытую враждебность.
- Извини парень, но я не хочу гибели нашей деревни. Эта зараза не должна пойти дальше. У нас все знают, что если кто-то провел ночь в Плетьково – тот должен остаться там навсегда.
От усталости и выпитого самогона я стал соображать очень медленно, но сейчас я понял, что дело плохо и попытался встать. Ноги сразу же подкосились, и я свалился на пол. Я попытался попросить о помощи, но изо рта вырвалось лишь нечленораздельное мычание. Конечности занемели и совершенно перестали слушаться. Голова кружилась все сильнее. В ушах шумело.
- Зря сопротивляешься, парень – это хорошее, испытанное средство. И поздоровее тебя люди с ног валились, - это было последнее, что я услышал, проваливаясь в забытье.
****
Тьма, окружавшая меня, плавно покачивалась. Я покачивался вместе с ней, как в колыбели. Волны мглы шелестели, накатываясь прибоем. Сколько прошло времени, я не знал. Для меня уже не существовало самого понятия времени.
Вдруг окружающая чернота стала приобретать синий оттенок, потом небесно-голубой. Постепенно стали возвращаться и другие ощущения. Спиной я почувствовал твердые доски. Рук и ног я все еще не чувствовал, но в голове уже пульсировала навязчивая боль. С усилием подняв веки, я некоторое время озирался, не в силах понять, где я нахожусь.
Внезапно, как пелена спала с глаз, я вспомнил прошедшие дни, и с ужасом узнал место, где только что очнулся. Я лежал на полу, напротив окна, в котором различался силуэт полуразрушенной колокольни. Именно отсюда я и пытался выбраться последние дни, и вот я снова здесь.
Вспомнил я и роковой разговор со стариком. Как же он меня сюда дотащил? Явно не он один в этом участвовал. Однако, и крепкую же отраву он мне подмешал: сейчас уже почти стемнело, значит я был в отключке почти сутки.
Что же это за твари такие, что истребили все эти деревни? Ни под одно рациональное объяснение, то, что я видел, не подходило. Стали вспоминаться легенды о навиях – злобных духах умерших. Или о живших здесь в старину племенах людоедов, охотившихся на путников. Эти каннибалы молились идолам, которых натирали кровью съеденных, отчего у них ночами светились красным светом глаза и рты.
Версий много, и все небезупречны. Старикан связывал появление этих тварей с разрушением церкви. Возможно, связь и есть. Ведь церкви обычно ставили на месте более старой церкви, или часовни, а те, возможно, строились на месте языческих капищ…
Тут мои раздумья прервал знакомый стук – такой же я слышал две ночи назад, перед появлением таинственных тварей. Стук так же доносился со стороны колокольни. Нужно уходить как можно скорее. Уж теперь я не стану сразу обращаться за помощью к незнакомым людям.
В мои конечности только начала возвращаться чувствительность. Затекшие руки и ноги жутко покалывало и крутило. Но самое страшное я обнаружил, когда попытался подняться. Руки и ноги оказались туго связаны толстой веревкой. Причем руки были еще, в дополнение ко всему, притянуты веревкой к скобе, вбитой в стену у самого пола. Старый черт со своими помощниками подстраховались на все случаи.
Времени терять нельзя ни секунды! Тьма наступала с катастрофической скоростью. Судорожными движениями, помогая связанными ногами, я подтянулся к скобе. Попытка повернуться на живот окончилась неудачно: скрученная веревка больно стягивала, и без того затекшие запястья. Пришлось подтянуться к скобе вплотную, и выгибаясь, и выворачивая шею, нащупать губами узел. Наткнувшись на узел, я впился в него зубами в попытке расплести туго стянутые концы.
Оказалось, не так то просто развязать тугой узел зубами. Болела шея, которую приходилось неестественно выворачивать. Саднило содранные в кровь десны. Перед глазами плавно двигались мутные круги. А узел, между тем, не поддавался. Прошла вечность до того, как, вцепившись окровавленным ртом, я смог расплести веревку. Тысячи игл вонзились в затекшие до синевы кисти рук, когда кровь снова беспрепятственно наполнила их сосуды.
« Всё! Минуту отдышусь, развяжу ноги, и бежать. Бежать отсюда!» - думал я, ожидая, когда пальцы снова смогут действовать. И тут я понял, что уже не один в старом доме. По позвоночнику тихо пополз холодок ужаса. Обозревая темноту, я остановил взгляд на окнах. В их проемах угадывался уже не один, как в прошлый раз, а несколько страшных силуэтов. И они видели меня.
Забыв, что ноги еще связаны, я попытался вскочить, но запутавшись, рухнул навзничь лицом к двери. Тут же спазм ужаса прошел от низа живота к самому горлу – тьма в доме пришла в движение, одновременно со стуком распахнутых ставен. Всё…